Сделал самое главное дело этих двух недель, если считать со дня подписания контракта до начала работы – прошел медкомиссию! Об особенностях прохождения флюорографии я уже писал, но, честно говоря, все ранее испытанное мною меркнет перед тем, я испытал в «тихой» комнате. Тихая комната – перегороженная часть врачебного кабинета со своей дверкой и даже маленьким оконцем. Изнутри она вся выложена поролоном, причем с никогда прежде невиданным профилем – множество башенок на каждом листе - видимо, лучшая форма для ликвидации рикошета звуковых волн.

Честно говоря, я был немного напуган – я вдруг «не пройду» тест, ведь, я, действительно, немного туговат на ухо. Моя бабушка, которой было тогда за 80, всегда меня одергивала, когда я пытался повторить ей громче то, что она не услышала с первого раза – «ты, говорит, не кричи, а просто внятнее говори, я слов не разбираю». У меня подобного же рода «тугоухость». По этой причине я не люблю слушать песни, хоть на каком языке - слов все равно не разбираю. Зато люблю петь! Правда, никто из домочадцев этого не любит. Удивительно, как все-таки все ориентировано на повтор. Мой папа всегда по утрам что-нибудь напевал. Мне кажется, особенно после моих пяти лет занятий в академическом хоре, что делал он это, фальшивя больше, нежели делаю это я. Старший сын никогда не напевал и все время не выносил моего «мурлыканья» под нос, а вот младший – таки пошел в нас с отцом, напевает и, даже в отличии от меня, знает слова тех песен, мелодии которых напевает. Отсюда я сделал вывод, что положительные черты сохранились – напевает, а вот отрицательные – не разбирать слова при слушании – не передались! Да здравствует эволюция!

Да, пардон, отвлекся. Тест на слух включал в себя несколько упражнений – я должен был повторять за врачом слова и должен был нажимать на кнопку, подтверждая тем самым, что слышу звук. Громкость слов врача и звуков изменялась, а у звуков, в добавок к этому, изменялась тембральная составляющая. Где-то в середине теста я почувствовал, что сижу неудобно и это мешает мне расслышивать. Как раз, после того как я переменил свое положение, устроившись поудобнее, начался тест второго уха. Может быть поэтому, его, второго уха, результаты оказались получше. Тем не менее, вердикт врача был «все хорошо» и на этом мы с ним расстались.

За свои 42 года я ни разу не подвергался столь технологичному обследованию – наушники, кнопка для реакции, микшерский пульт, компьютер со специальной программой, сама комната, в конце концов. И это только для того, чтобы отправить человека на работу!? Либо, если эти процедуры проводятся для всех, тут диагностика и диспансеризация достигли невообразимого уровня, либо, если это все «еспешиали фо ми», пора начинать бояться мой будущей работы. Ведь известно же, что дыма без огня не бывает, и, если так проверяют, то либо мне все это – зрение, слух, реакция – действительно понадобиться, либо, если уж произойдет профзаболевание, то чтобы было очевидно, имелись для него предпосылки или нет.

На следующий день венцом комиссии стал визит к врачу, который и должен мне дать справку по месту работы о моей годности. Из всего, что до этого было, это больше всего походило на то, как происходил аналогичный процесс в России. Кстати, врач был русский. Правда, это не дало никакого преимущества, т.к. ни ему, ни мне разговаривать не пришлось – я протянул бумаги, он стал писать, потом в обмен на мной принесенные бумаги, отдал вылезшую из принтера бумажку и пожелал здоровья. Это везде одинаково – один в один. Честно говоря, мне даже стало немножко обидно – заранее долго искал, где находиться этот адрес, потом я ехал в другой город, пришел по адресу, тут выяснил у охранника (вот тут мне повезло – он тоже был русским), что мне надо все-таки по другому адресу, хоть и недалеко. В общем, мороки было много. А в итоге? В итоге, само посещение врача заняло 3 минуты. Стоило ли оно того?

Вот так работаешь, работаешь, а результат, несмотря на то, что он успешный, какой-то маленький, незначительный. Единственное, что успокаивает: все наши с вами личные результаты всегда малюсенькие, но именно из них складывается то, что поражает воображение.

Этой надеждой – надеждой на то, что за нами идут и будут идти новые и новые поколения, постепенно накапливая все то лучшее, что есть у нас, и избавляясь по пути от всего не очень хорошего, мы все и живем. В этом смысл. А евреи, между прочим, очень самонадеянный народ. Так сказать, воплощение надежды.